— Николай Николаевич, почему вы не пресекли этот балаган?— спросил Круглова по дороге домой Вадик, в то время как Вовка и Никита устроили дикие бега по обочине, а Даник подзадоривал их голосом спортивного комментатора. — Может, фантасты какие-нибудь и изображали мир, допустим, в котором не было Гитлера, или фильмы снимали, где герои попадают в прошлое и могут изменить будущее. Но сегодня… Нет, не понимаю. Неужели вам нравятся эти игры, эти «если бы»? Смысл? Реально историю не поменять, так что и думать об этом нечего.
— Думать всегда есть чего, — Круглов пнул мальчишкам пустую коробку. Те радостно приняли пас. — Занимаясь живой историей, допуская всякие «если бы», ты неизбежно выбираешь, по какую сторону исторических баррикад находишься…
— А разве обязательно находиться по какую-то сторону? Что, разве нельзя без баррикад — просто изучать факты, объективно освещать события? — изумился Вадим.
— Объективно? — Николай Николаевич усмехнулся в усы и покачал головой. — Конечно, в том, что ты назвал «балаганом», много было и наивного, и нелепого, и смешного. Но это был не балаган, Вадик.
— А что?
— Исследование.
— Ну уж и исследование! Пороли чушь! — он с досадой отпасовал подальше влетевший ему под ноги «мяч».
— В корне с тобой не согласен. Рита — молодец, сама докопалась до вопросов такой глубины и силы, да и ребята вели себя достойно. И все рисковали, не боясь выглядеть ни наивными, ни смешными… Все, кроме тебя.

{anketa}

— Николай Николаевич, вот почему вы не пресекли этот балаган?— спросил Круглова по дороге домой Вадик

ККК

Круглов оглянулся на немного отставших Катенек. Девчонки шли, соприкасаясь плечами: в одном ухе каждой было по Данькиному наушнику. Сестры-вишенки настолько увлеклись, что даже не замечали, что не только идут в ногу, но и головами покачивают в такт музыке в одну сторону.
— Но в таком случае вы поощряете антинаучный подход, который если к чему-то и приведет, то только к ложным результатам.
— Исследование, Вадюша, это не только результат.
— А что же?
— В первую очередь, путь. Наши «фантасты» и нащупывают его.
— Лучше бы нормальные книжки читали, тогда бы и пришли к нормальным результатам!
— То есть к заранее известным выводам? — уточнил Круглов.
Старпом смутился, но сдавать позиции не собирался.
— Ладно, тогда я по-другому спрошу. Скажите, только честно, как лично вы относитесь к Петру и его реформам? У меня такое впечатление, что вы его недолюбливаете и придерживаетесь какой-то нетипичной точки зрения. Придумать авторскую речь
— К Петру и его реформам, Вадя, я отношусь очень серьезно. Это действительно выдающийся человек, великий царь, и это действительно великие реформы.
— Значит, вы не отрицаете, что Петр исходил из пользы и хотел из темной, архаичной страны сделать просвещенную мощную державу? — обрадовался согласию в мнениях юноша. — Одни балтийские завоевания чего стоят.
— Стоят, — утвердительно кивнул Круглов.
— Он открыл путь к морю.
— Открыл.
— А науки?
— И науки. Все верно, — подтвердил Николай Николаевич, но Вадим почувствовал подвох и подозрительно взглянул на Круглова.

<…>

Николай Николаевич поискал глазами Леху, Риту и новых подружек Машу и Марину. ККЗ
Марина подбрасывала в ладошке какой-то камешек.
— Что это у тебя? — приглядываясь, спросила Маша.
— Чертов палец, — Марина разжала ладонь.
Маша осторожно взяла его в руки. Камешек был темно-коричневый, полупрозрачный, заостренный с одного конца.
— И правда, похож на палец, — приставила к указательному камешек Маша.
— Откуда он у тебя?
— У нас на Калининградском заливе их полно.
— Покажь! — тут же подскочил Леха. — Что это такое?
Видно было, что Марина смущена всеобщим вниманием.
— Окаменелость. Когда-то он был живой. Моллюск такой, а это его раковина. Видишь, дырочка в торце и две половинки, — Марина повернула камешек и наткнулась на острый взгляд Даника. <…> — Это створки.
— «Монастыри улиток и створчаток», — вдруг ни с того ни с сего вылетела из Лехи фраза, написанная у Статуи на свитке.

<…> завершить эпизод

<…> ККС
— Ты на химии не была, — то ли спросил, то ли вспомнил Данька. «Зачем я это сказал?» Он почувствовал себя клевантом в плотно затянутом узле. Но все же усилием воли заставил себя поднять глаза и тут же неожиданно и без надобности закашлялся.


— Разговаривала с одним человеком, — честно ответила Марина. «Зачем он это спросил?» Даник обратил внимание, что она затеребила в руках очередную синюю ленточку. Сколько их у нее?
— Эм-м… — Даник еще раз кашлянул. Острым желанием было, конечно, установить личность этого «одного человека», но… Из него моментально выветрилась вся едкость. — Просто… — слегка просевшим голосом протянул он («Думай! Думай! Думай!»). Слов русского языка явно не хватало.


Марина остановилась. Неужели он обо всем знает? О чердаке, о Боде-Грише? Данька тоже остановился.
— Просто урок без тебя, как мачта без салинга, — спешно вспоминал вдруг повыпригивавшие из головы термины Данька. — Хоть в трюме отсиживайся. Там темно и холодно, но зато нет задач на реакции…



Тут на них налетела Машка, чуть не сбила с Едкого шапку, но Данька, смеясь, увернулся: какая сила у девчонки? Машкин шарф закрутился вокруг них, подтолкнув друг к другу. Холодный нос Марины ткнулся в шею Даника. Его снова окатила сначала ледяная, а затем кипяточная волна, как в те славные времена, когда он был Единорогом… Что ни говори, Единорог — это лучше, чем актиния.
Ему вдруг показалось, что Марина вот-вот заплачет: она застыла и сжалась, что ли. И, неожиданно для самого себя, воспользовавшись суматохой (или это суматоха воспользовалась им), он поцеловал ее в висок. А потом, не удержавшись, в бровь, в щеку… Что самое удивительное, она не оттолкнула его, а, наоборот, повернула лицо навстречу… Или ему показалось? Ее челка, это крыло ласточки, ….<…>

Машкин шарф закрутился вокруг них, подтолкнув друг к другу.

Это просто буза, суматоха, она ничего не чувствует, не думает, не может представить, что он способен на такое. Разве можно допустить, на секунду предположить, что такая, как <…>
— Хочешь, подарю тебе на память чертов палец? — еле слышно шепнула новенькая.
— Давай, — отозвался Даник. — А что так, «на память»? Ты исчезнуть собираешься?
Марина что-то ответила, но все вокруг бузили, он ничего не слышал, кроме ее прерывистого дыхания и чьего-то смеха. А Машка все мотала и мотала вокруг них свой нескончаемый шарф.

<…> ККС
Даник вынырнул из кольца и накинул шерстяное лассо на Машку, завязав узлом их вместе с Мариной. Они, как сиамские близнецы, … <…>

ККС Любовь — одно из немногих помутнений, способное «вышвыривать» из пространства реальности в параллель тонких эфирных планов. Душа влюбленного — воспаленный сгусток энергетических импульсов, реагирующий на одно единственное «светило», отметая присутствие любых других форм жизни на земле. «Сердечно раненый» человек явно теряет Ряд человеческих признаков, эволюционируя из Homo Sapiens в Homo Unconscious (человека бессознательного). В параллели школьным будням, трудовым понедельникам, умудренной жизненным опытом старости (что встречается значительно реже), — тот, кто испытывает (кстати, кто кого испытывает?) любовь, — тот летит над временем и пространством.
Как человеческое ухо может воспринимать звук в определенных границах колебаний, так и человеческое сознание принимает мысли в диапазоне определенных вибраций. У влюбленного границы и диапазоны расширяются, а иногда (в особо запущенных случаях) стираются.

Даник всем своим существом ощущал прилив какой-то силы, берущей свое начало вне него, и эта сила, природу которой объяснить он не мог, влекла его сейчас в другое измерение, чтобы еще одному представителю человеческой расы расширить границы восприятия до уровня синих лент, чарующей невинности и такой притягательной скромности. Вся его жизнь теперь сконцентрировалась на скромной, тихой девочке с глазами цвета моря.

Вадим, наблюдавший вместе с Кругловым сценку с чертовым пальцем и шарфомотаник, <…>
— Николай Николаевич, если вы признаете полезность реформ, почему не вмешались, когда мелкие ерунду пороли? Ведь Россия стала просвещенной и мощной державой именно при Петре! Вот мы сейчас ваяем с Вованом «Азбуку реформ», так даже я, при учете, что шерстил все вдоль и поперек, рот раскрыл — как много при Петре создано! Как много завоевано!
— Что касается завоеваний, то воевала Россия всегда. Она просто обречена была воевать — с Петром или без него. Грозный «воевал» на Восток — Петру выпало «завоевывать» на Запад, а Екатерина «пошла» на юг, — Николай Николаевич приостановился, поймал несущегося мимо Никиту, поправил размотавшийся шарф и слегка подтолкнул: лети дальше!
— Но ведь только при Петре Россия приблизилась к Западу, переняла у него лучшее, — уверенно ответил Вадик. — Что плохого, если мы перенимаем технологии? Зачем изобретать велосипеды? — Вадим заговорил громче и уверенней. — Чем плохо жить достойно?
— «Ведь я этого достойна!» — громко процитировала рекламу «L’Oreal» Маша, услышав громкий вопрос Вадика.
— Вот тебе и ответ, — рассмеялся Круглов.
— Мне кажется, вы упрощаете, — не согласился юноша.
— Да нет. У меня просто другой подход.
— Что значит «другой»? Какой?
— Тоже полезный. «Если бы» — это вероятность, и «другой взгляд» — такая же вероятность.
— Что еще за вероятность?
— Другого пути.
— Какого?
— Своего.
— А сейчас у нас чей путь?
— Ты же сам сказал — «Россия приблизилась к Западу».
— Погодите, я не понимаю. Петровские реформы — это что, «не наш» путь? Нам что, эти «да кабы, да в лесу грибы» до конца веков предписаны?
— <…>
— <…> ККС

— Запад идет от потребностей человека, а Россия — от потребностей общества. Наша ментальность замешана на «ради отчизны, царя и народа», а не на «праве на личную собственность». Достоинство в России всегда измерялось иначе: что человек может сделать для других, а не для себя.
— Вы хотите сказать, что Петр делал упор на хапужничество?
— Теперь ты упрощаешь. Я не оценки даю, я рассуждаю. Слышал такое выражение — «в этой стране»?
— О! Мой дед аж трясется, когда такое слышит.
— Это и есть следствие преобразований: люди собственной страны стесняются.
— А Петр-то причем, Николай Николаевич?
— Притом, что такая оглядка на Запад от него пошла. Если ты спрашиваешь мое мнение, то Петр проводил свои реформы, вообще обращался с Россией, с народом, безлюбо, не по-отцовски (вот уж не «царь-батюшка», а скорее «менеджер с неограниченными полномочиями»).
— Так вы о патриотизме, что ли, Николай Николаевич? — в голосе Вадима слышна была едва заметная усмешка.
— А почему ты произносишь это слово с иронией? — Николай Николаевич почувствовал, что сам слишком разгорячился разговором, и подумал, что надо немного сбавить накал.

ККС

— Но все-таки, каким боком этот патриотизм касается Петра и его реформ? — разговор зацепил Вадима за живое, и он не мог остановиться.
— Да всеми боками. Комплекс национальной неполноценности, зависть к Западу…
— Вы хотите сказать, и Петр завидовал?
— <…>
НикНик помахал рукой Катенькам, которым было пора сворачивать в переулок.
Никита что-то собирал, остановившись под большим деревом, и набивал подобранным карманы. Вовка быстро последовал его примеру.
«Желуди», — сообразил Круглов. И вслух произнес: Будет бой!
Вадим шел, опустив голову. Наконец мальчик медленно, будто с усилием подбирая слова, выговорил:
— Не могу, Николай Николаевич, согласиться с тем, что вы говорите. Но как возразить, не знаю. Буду думать. Слишком много… неожиданного, к чему я не готов.

Бой двух команд: Вовка с Никитой против Даньки (Леха о чем-то оживленно говорил с Ритконосиком) — был горячим. Желуди пулями пролетали и над головами Круглова и Вадима, но те не обращали на них внимания, даже когда случайный снаряд щелкал по рукаву куртки.
– В глаз не попадите! Осторожнее! — смеялся Круглов. Круглов с Вадимом остановились, глядя на танцующих девчонок. Те устроили дискотеку прямо на тротуаре, синхронно двигаясь в только им слышном ритме. Маша по их движениям и шевелению губ догадалась, что за музыка звучала в наушниках, и присоединилась к «императрицам».
Вовка с Никитой тоже притормозили: игра в футбол закончилась забиванием гола под припаркованную у обочины легковушку. И мальчишки занялись паркуром, преодолевая в два приема металлическую оградку возле детского сада.

Вокруг наблюдалась такая движуха, что Леха почувствовал себя лишним на этом празднике жизни. Он уже не принимал участие в бузе ребят, а задумчиво крутил в руке «чертов палец», который доверил ему Едкий.

<…>

— «Монастыри улиток и створчаток»… Это Анна о себе писала, — подумал Леха вслух. — Перед тем как окаменеть.
— Кто это — Анна? — вмиг обнаружилась рядом Ритуля.
Леха замялся. Но зная прилипчивый характер Носовой, ответил:
— Девушка одна.
— Которую твой брат Игорь украл из кафе? — предположила Рита.

Леха оторопел. Носова знает их тайну?
— Не украл, а спас и вынес. Она сама упала, — само как-то вышло из Звонарева.
— Куда упала? Откуда?
— Ну не на пол же с потолка. В обморок.
— Летала она, что ли? — не пошутила Ритка.
— Нет. Слушай, Носова, а я еще в школе хотел тебя спросить: ты зачем «Ведомостей» нагребла? Что ты с ними делать будешь?
— Про это я и хотела с тобой поговорить. Есть у меня одна штучка из вашего кафе…
Леха чуть не споткнулся.
– Ты в кафе была? Ты все знаешь?
<…>
— Меня не пустили, я же бессобачная. Возьми меня туда, Звонарев.

<…>

— Так, ладно. А что у тебя за штучка?
ККС

Надо ли говорить, что в этот момент Ритуля испытала прилив такого восторга, словно ей объявили, что она номинант нобелевской премии по сыщицкому искусству. Ее берут. Ура!

— Значит, вы все же против реформ, — резюмировал юноша, вздохнув и потерев раненый затылок. — На прощанье скажите простыми словами — «за» вы или «против» Петра. Традиционалист вы или ревизионист. ККС

— При всей своей тяге к европейской образованности и при множестве талантов, — он рвал связи, а не укреплял, а вместо них искусственно создавал новые, свои, и ими намеревался заново перепрошить огромную страну, по сути, подменить ее другой — сконструированной им по чертежам, вывезенным с Запада. Монаршьими полномочиями он распорядился так, что та самая «польза» эффектно прозвучала сразу, обеспечив ему титул Великого, а вот на «объективное осознание» его опытов понадобились века…

— Ни финты себе расклад… — обалдело покачал головой Дубровский. — Что угодно я ожидал, но только не это, Николай Николаевич.


Леха, не выдержавший и все-таки вступивший в бой, услышал последние слова Николая Николаевича и вышел из игры, решив, что пора подкрепить дядю конкретным примером.
— Был один человек, который это понял еще тогда! Он сам печатал эти «Ведомости». Мы с Носовой сейчас пойдем проверять их на брехоловство. Извиняюсь, на поддельность.
— Кого проверять? Что еще за человек? — спросил Вадик, недовольный, что их перервали.
— Ты его не знаешь, — многозначительно, немного свысока посмотрел на старпома Звонарев. — Его предали. Он завещание оставил, которое. . … Сколько же говорить! — треснул самого себя портфелем Леха. — Печатнику этому угрожает опасность, и нам тоже, если мы не узнаем, что в этом завещании, и не поможем ему!
ККС Как всегда, язык его отставал от мысли и <…>

— А! Ха! А я чуть не повелся! — искренне охнул Дубровский. — Что ты буровишь, Звонарь? Какая опасность нам угрожает?
— Беспамятство, «остолопство», — Круглов многозначительно посмотрел на племянника и улыбнулся. К ним подтянулись раскрасневшиеся от игр мальчишки: Вовка с Никитой, Данька. Мокрые волосы Старостина торчали во все стороны, по лицу пролегли грязные дорожки. Марина с Машей прислушивались к разговору, стоя чуть поодаль. — Это был человек из разряда подвижников духа, — прекратил битву взглядов и интонаций главный редактор.
И в этот момент ему показалось, что в конце улицы он увидел профессора, и тут же обнаружил, что они уже прошли всю улицу и на самом деле поворачивают за угол. <…>