При этих словах с треском и скрежетом несмазанных петель напротив засветился проем, и над ним зловещим светом вспыхнул странный значок, напоминающий трезубец.
Едва они приблизились к порогу, как над ней загорелась букваобро, и на мгновение место, в котором оказалась наша троица, осветилось. Они переступили порог и обнаружили себя в маленькой прихожей. В свете вспышки поодаль прорисовалась еще одна дверь, покрупнее, а за ней новая — большая, массивная, с каким-то очередным рельефом…
Вытащив ручку и свой походный блокнот, который всегда был с ним и уже не раз выручал его в непредвиденных ситуациях, спецкор приготовился к репортажной зарисовке:
— Так, дислокация у нас следующая…
Леха вытащил из кармана блокнот и с деловым видом направился к Великану, по всей видимости, главному печатнику. Интервью с Железякой сорвалось, но этот случай он не упустит. Впрочем, интервью — вопрос номер два, главное — узнать, кому угрожает опасность.
— Здрась. Можно спросить? — прокашлявшись, обратился он к бородачу.
Все-таки странная пара — этот Еремей и второй, бородач. Один угрюмый, но видно, что добрый. Другой добрый, но видно, что хитрый. Чего он мне подмигивал?» — написал Леха в блокноте.
Подделка обнаружена, — пососав ручку, записал в блокноте Леха. — Все, что мы пока делали, было спонтанно, и мы придвинулись к разгадке тайны лишь на сотую долю. Но придвинулись. Пора что-то делать. У меня есть несколько идей. Начнем, пожалуй, с собаки. В Чарли что-то встроили. Что? Кто? Зачем? Но он изменился».
Леха на всякий случай прощупал куртку «на блокнот». На этот раз он подготовился основательно — заранее набросал вопросы для интервью и даже пронумеровал их «по приоритету», как его учили.
— Дай-ка, — Игорь почти вырвал из рук брата блокнот и, не дожидаясь, пока тот протянет карандаш, выхватил его из-за уха Лехи, слегка царапнув грифелем по щеке. Торопливыми штрихами на свободном листке он накидал план их движения подобно тому, как это же вчера делал Женька. Через минуту на листе появилась контурная зарисовка, очертаниями напоминающая «Д».
— Вы когда в кафешник (редактор поморщился) зайдете и когда Сезам вас на собаку проверит, дайте Чарли тот лист с блокнота нюхнуть, ну, где ты план «Д» чертил, соображаешь? Потом скажите: «Искать!». Чарли меня найдет.
Он притулился к стене, постоял пару минут и для подтверждения задумчивости достал блокнот. Стоять было неудобно.
Взяв блокнот в зубы, он стащил со стены самый приметный портрет, приладил его вместо подстилки и уселся.
Вытянув ноги в кроссовочках 43-го размера (мамины туфли теперь они с папой шутя называют «пинеточками»), он поерзал, устроился поудобнее («могли бы и кресла для посетителей поставить!») и разгладил блокнот. Тот уже изрядно поистрепался и от этого стал еще милее. Полистав боевого друга, Леха, подобно Робинзону Крузо, разделил свежий лист на две части; на одной написал: «За нас», на второй: «Против нас». Почесал ручкой ухо и добавил еще одну графу: «Черные ящики». Потом провел горизонтальную линию и всадил: «Просто версии».
Леха подтянул штаны и, пристроив блокнот в безопасное место, чтобы не потерять его при депортации, приготовился к торжественному извлечению улики из замка.
Отложив идиотский веер в сторону, Леха вытащил из-за пазухи Бортовой журнал. Порылся в карманах и извлек видавший виды карандаш. Очинить было нечем — воспользовался «старым казачьим способом»: обгрыз до грифеля. Вспыхнул экран:
«Мог бы спросить — получил бы очиненный».
Леха только отмахнулся.
Через некоторое время Бортовой журнал дополнился планом помещения.
Белая стена вновь стала экраном, на котором, как в кино, Леха увидел себя в печатне.
Интересно, где у нее кнопка? — появилась новая запись в Бортовом журнале. — А может, она и вправду принцесса заколдованная? Вон, Статую окаменил кто-то. Если на то пошло, «сосиска» и поживее Статуи будет, и порассудительнее. Однозначно, заколдованная».
Юрий Волшебкин. Известный дрессировщик, работавший с собаками. Когда Главному Редактору было лет пять, они с мамой пошли в цирк на его выступление.
Все дворовые мальчишки уже видели номер циркача и с утра до вечера играли в дрессировщиков, пытаясь научить местных дворняг примитивным трюкам. Коля смотрел на них с завистью: побывавшие в цирке знали что-то, что для него оставалось секретом за семью замками.
В этот день мама выгладила для него матроску — костюмчик, привезенный отцом из командировки. Это могло означать только одно: они «идут в люди», как говорила мама.
Апрель был прохладным, и Коля очень расстроился, что пришлось надеть серенькое пальтишко и шапочку-шлем. Ведь никто не видел новой матроски. Зато когда в цирке пальто и шапка были обменены на оловянный жетон, он предстал во всей красе. День явно удался! Мальчишки на соседних креслах стыдились своих «девчонских» бархатных костюмчиков и завистливо смотрели на синий широкий воротник с белыми полосками, кармашек с аппликацией в виде кораблика и бескозырку с надписью «Храбрый»: без нее Коля наотрез отказывался выходить из дома.
А потом началось незабываемое представление. Так у маленького мальчика Коли Круглова появилась мечта. Собака.
Настоящая, большая, добрая, с огромными глазами и длинной пушистой шерстью; собака, которую боялись бы все хулиганы и которая приходила бы по тихому зову и забиралась под одеяло, охраняла хозяина от всех чудищ, прячущихся в темноте под кроватью.
Однако мечта не сбылась. У Коли обнаружилась аллергия на собачью шерсть. Так вот просто и грустно…
— Может, попробовать найти его? Может, он еще жив?
— Что ты орешь? — гаркнул на него Игорь.— Я не глухой.
И уже значительно мягче прибавил:
— Кого ты потерял?
— Этого Волшебкина! Мы не должны зацикливаться на единственной версии! Настоящий репортер обновленной газеты «Полундра» должен исследовать всё, все грани и закоулки. Он должен сомневаться!
По результатам голосования в «караул» был определен Женька, Игорь взялся дорабатывать «линию Волшебкина», а Круглов решил отправиться по указанному в записке адресу.
Надписи кричали: «Только одно представление! Чудеса дрессировки! Говорящие собаки! Пудель-предсказатель! Собака-медиум показывает будущее! Весь вечер на арене Юрий Волшебкин!».
Спецкор помолчал, пытаясь понять, что значат или значили все эти вещи для незнакомого ему Юрия Волшебкина, какое отношение может иметь этот человек к делу. — Слушай, поговори со мной. Согласен на лекцию.
Хозяин кафе — известный дрессировщик Юрий Иванович Волшебкин, — невозмутимо заструилась Строка, словно докладывала очевидность типа «2 х 2 = 4». — Третий вопрос?»
Вовка Старостин, уже успевший подскочить к компьютеру, непонимающе глазел на Круглова:
— Нельзя, что ли? У меня доклад по истории вторым уроком…
— Можно, конечно, — вздохнул Главный Редактор, понимая, что лекцию о вежливости придется отложить до лучших времен. Обрадованный Вовик потряс флешкой, наклонился и — чики-пуки! — доклад материализовался в трех листах.
Залился трелью школьный звонок. Вовик мухой вынесся из кабинета. И тут же вернулся:
— Извините, пожалуйста! Спасибо! Вы очень добры! До свиданья! — и скрылся. В наступившей тишине был слышен топот его тяжелых ботинок. Обычный школьный день набирал силу.
Местный онлайн-пилигрим Вовка Старостин, вечно блуждающий по просторам Всемирной паутины в поисках «чего-нибудь интересненького», вертелся у редакционного компьютера. Его знаменитый «ежик» был сегодня креативнее обычного — среди однообразных приглаженных прядок одна стояла торчком и смахивала на антенну. Вовик был похож на космонавта.
— Николай Николаевич! Ну, вы слушаете, нет?
— Что случилось, Володя? — Круглов отложил завитушки в сторону и переключил сознание на реальность.
— Ничего не случилось. Смотрите, что я нашел! — Вовка ерзнул в кресле, антенна вздрогнула.
— И что же за зверя ты, товарищ бледный мой, заловил на сей раз? — не отрываясь от книжки, поинтересовался Вадик, тонко намекая на результаты недавних Вовкиных изысканий. Последний раз Вова, на потеху всей редакции, вытащил из он-лайна портрет белки с перепончатыми крыльями и долго доказывал, что сия диковина, выловленная в предгорьях Южной Америки, не что иное как «атавизм» (уж очень ему понравилось это слово, и он со смаком повторял его каждый раз, когда его коллективно прессовали, что все это происки Фотошопа и околонаучные бредни). «Она, — кричал и размахивал он руками, изображая белку, — унаследовала крылатость от летучих рептилий, их в Южной Америке — пруд пруди!»
Поставить на место покосившуюся Вовкину крышу смогла — ни много ни мало — только Вера Кирилловна, и то — не с первого захода. А если точнее — он так и остался при своем, пообещал «накопить факты и всех победить».
Для всей страны! — кресло под Вовой жалобно скрипнуло. — Потом, наверное, призы дают.
— Призы — это хорошо, — Машка убрала зеркальце в сумочку, куда, судя по виду, не поместилась бы ни одна, даже самая тоненькая тетрадка. Немного подумала, и снова достала. — Только я не поняла — кто и что забабахивает?
— Газету, — терпеливо повторил Вовик, совершив пару успокоительных оборотов вокруг своей оси.
— Какую газету?
— «По-лун-дру», — чувствуя, как внутри него что-то закипает, по слогам проговорил он.
— Ты хочешь сказать, что на Портале школьной прессы нам дают тему? — переспросила Катя Первая. — И потом все, кто хочет, делают нашу «Полундру»? — закончила Вторая.
— Вы что — все на медленном газу? Да нет, конечно! «Полундру» делаем только мы, а другие — свои фикусы ваяют.
— Так! Дай гляну, — мгновение, и Старпом Дубровский уже сидел вместо Вовчика на его трехколеснике, близоруко щурясь в экран.
— Ну, дошло, наконец? — суетился вокруг него Вовка. — Эксперимент это, ясно?
— Дальше здесь, — ткнул Вовик пальцем в монитор и моментально отдернул руку, вспомнив, что нельзя пачкать экран.
— «Внимание, внимание! Через несколько дней на нашем Портале стартует новый проект „Спецвыпуск по Сети”. Школьный журнал, собираемый по Интернету, объединит сотни ребят и их наставников нашей необъятной…».
— Изо всехних газет верстают большой журнал, один! — суетился Вова. — Его, знач, по Сети собирают. Правда, у них условие есть.
— Гениально! Даже больше, — издевательски, с преувеличенным восторгом выдохнула Маша. — Только мы при чем?
— Как при чем? Прославимся!
— «И счастливым обладателем Оскара становится…» — красиво взметнула рукой Марья-краса и щелкнула пальцами.
Никита Маленко (он же Никитос, он же Маля, он же Малевич, он же Малюта), примостившийся за столом с уроками, отвлекся на щелчок:
— Вован, ты сказал, у них условие есть. Какое условие?
Вадим откинулся в кресле, как в пляжном шезлонге, и подмигнул Вовке:
— А все равно наш Вован — молодец! Мы чаи гоняли, а он рыл. И нарыл. Ну, народ, какие еще мнения?
— И здесь орфография! — отозвался Никита, уперев палец в домашнее упражнение. — Лучше скажите, как пишется «невосприимчивый» — через «и» или через «е»?
— Сам ты невосприимчивый! Да еще и глухой вдобавок: не орфография, а шрифтография! — взвился Вовка. Скомкав попавшийся под руку черновик, исчерканный каракулями, он в сердцах запустил бумажным снарядом в Никиту. Тот моментально прицелился в сетевую ищейку фломастером, как копьем. Назревала потасовка. «Полундра! Сам лечу!» — затрепетал бумажный треугольник флагштока под порывом ворвавшегося в форточку ветра.
— Сам, сам! Давайте-ка, что там дальше со Спецвыпуском, — повернулся он к ребятам. Вовка, приглаживая взъерошенные волосы, отодвинулся к окну — обиделся.
— Слушай, ботаник, вали отсюда со своей домашкой! Понял? — еще больше нахохлился Вовик.
Рита украдкой бросила взгляд на Круглова — снова начнет их разнимать, нет? Заметила: Главный Редактор налил в кружку кипяток и забыл положить чайный пакетик. Так и прихлебывал пустую воду, а потом спокойно поболтал чайным пакетиком в воздухе, словно колокольчиком:
Это Едкий Даник, оторванный от мира грохотом ударных и стоном гитар, от нечего делать пульнул Вовкин бумажный шар в центр большого штурвала на стене, но угодил прямо в Машу.
— Знаете, что! — вдруг крикнул Вова, и антенна на его маковке мягко завибрировала. — Пока наша «Полундра», по сравнению с другими такими же, — это зародыш! А нам нужны развитие и расцвет! Давайте по-серьезному!
Он подскочил к бурундуку и вытянул из него причиндалы: старый оловянный рупор, «черную метку» и маленький полосатый коврик, олицетворяющий трибуну.
— Что сейчас представляет из себя наша «Полундра»? — продолжал кричать Вова, нервно поправляя рупором коврик. — В чем ее сила?
— А я вот что скажу: хватит пилить якоря. Посмотрите правде в ее честные глаза! Именно сейчас, когда нам дается шанс проверить — такие ли мы хорошенькие, как возомнили о себе, — все сразу и сдрейфили. Этот проект, да, требует напряжения! И что? Конечно! Там у нас есть достойные конкуренты, они, можно сказать, пышут нам в спину! И теперь, когда у нас есть сильные соперники, — с пафосом продолжил уже мимо рупора Вова, — наша сверхзадача, которая не такая уж и «сверх», — обойти их! У нас появился шанс пройти проверку на…
— Вшивость? — «дорастил» Никита.
— На неленивость и нетупость! — постучал рупором по своей голове Вова, педалируя на «не».
— Возражаю, — вытолкнула его с коврика Маша. — Все это было бы прекрасно, когда бы не было так скучно. Взять хотя бы тему. Она не имеет к нам никакого отношения!
— Беру 30 секунд на обсуждение, — Вова отскочил в сторону, со всех сил брякнулся на трехколесник и натянул на лицо футболку, так что снаружи осталась только антенна.
Через минуту глашатай правды снова утюжил полосатик.
— По существу возражения имею аргумент. Что мы обычно читаем? Легкоусвояемые и легкоглотаемые книги! Посидел, сделал умный вид, что всё прочел, все нудности — с описаниями всякими, — пролистал. — Вовик с чувством плюнул и под общий хохот изобразил яростный «листаж». — А скучную книжечку так не почитаешь! Она заставляет погрузить мозг в работу!
Сомневаюсь, что все присутствующие, включая этого провокатора, — ткнула она в Вовку, — так сказать, одухотворятся, поменяв нормальный образ жизни на навязанный вихрь. Когда говорю «нормальный», я уже делаю скидку на то, что нормально у нас никогда не бывает; наше «нормально» — для других людей уже дурдом.
— А я настаиваю, — закричал Старостин, — мы должны воспользоваться случаем, он не просто так нам дан, точно говорю!
Та горячность, с которой Вовик выбросил последние слова, тряся своей антенной, только усилила общее веселье.
****
— Просю слова! — снова вскочил Вова.
— Бери! — разрешил Старпом.
— Упадок сил у Мани никак не должен влиять на наши сансы (общий хохот, Вовка крутанул хохлом), шансы. Она все равно исподтишка все нарисует (общий хохот, Машин и Вовкин — громче всех).
— Вован, коврик-то не разотри!
— А я настаиваю, — кричал Старостин, — мы должны воспользоваться случаем! Ничего не бывает «просто так». Значит, нам идет сигнал! Мы заковырялись в своем «одном и том же»!
— Ну не томите, куда галку пендюрить? — барабанил по столу Вовик. — Надо выбрать рубрику. «Эпоха-символ». Может, сюда?
— Что еще за «символ»? — стряхивая дрему, Маленко потер глаза и открыл тетрадку по геометрии. Оставалось прикончить еще три задачки и пример, сделать работу над ошибками и свериться с утверждением неоспоримого Пифагора, не знающего исключений, дополнительных условий и диалектных слов.
— «Как в каждом отдельном человеке повторяется вся биологическая и интеллектуальная история вида, так прежние формы письменности продолжают служить нам…» — громко зачитал Вадим.
— Круто! Слышь, Звонарь! А этот сабленосец в очках тебе никого не напоминает? — вдруг отклеился от клавиатуры Вовка и кивнул на картинку.
Вовке сегодня определенно везло. Это был его день — все удается, он на виду, и «Полундра», похоже, будет делать Спецвыпуск с его, Володькиной, подачи! Вот вам и белки летучие с перепонками!
— Читаю задание, — заново начал Старпом. — 300 лет нового кириллического шрифта «разбиты» на эпохи.
— Нового? А что, был старый?
— Здрасьте-приехали, — остановился Вадик. — Во вы дремучие. Новый шрифт принят 300 лет назад Петром Алексеевичем Романовым, случилось это в начале XVIII века, и с тех пор, ессно, шрифт сильно изменил свою физиономию. Это и предлагают осветить организаторы Спецвыпуска. Дошло? — Старпом пару раз стукнул книжкой по колену, призывая всех сосредоточиться, и продолжил:
— Тут каждая команда выбирает одну «шрифтовую» эпоху из десяти предложенных. И представляет ее образ в двух частях. Первая часть — «Фоторобот» того времени. «Фоторобот» написан в кавычках, то есть это переносное значение. Всем, надеюсь, понятно? Слухайте дальше. Вторая часть — «Письмо потомкам», послание, значит, из того века. Это все. С пояснениями негусто. Похоже, организаторы проводят естественный отбор. Кто в танке — до финала не доедет. — Вадим оглядел притихших ребят. — Маля, а что ты там про какое-то условие говорил?
— Это не я, это Вован, — отозвался Маленко.
— Ну да, где-то написано: будет секретное условие, о нем дополнительно известят, — подтвердил Вова.
Она видела, как Старпом снова подсаживается к Вовану, как новенькая Марина идет с чашками и сталкивается с Едким, как Круглов отходит от окна и достает часы.
— Во-во! Историки все только врут! — перешел на их сторону и Вовка. Под общие смешки он скрючился и стал изображать сгорбленного архивариуса в очках. — Сидят себе, выкорябывают всякие выводы, сочиняют тухлые версии, а нам, детям, страдать. И главное — полная безнаказанность, — собезьянничал он тоном исторички.
— Нет, нужны очевидцы. Давайте от очевидцев плясать, будто они все, что историки навыдумывали — разоблачают и творят свою авторскую волю, — подскочил на месте Вовка.
Вроде той, какую Леха с подачи Старостина прежде встречал на Портале школьной прессы. Во время дедлайнов она скользила по страницам и сигналила: «Проект стартует», «Проект завершается». А потом исчезала до нового дедлайна. Вован был от нее в восторге, а Старпом в бешенстве. Вовик еще сказал: надо нам такое в редакции соорудить.
— И *каботаж* освоишь, — как бы между прочим заметил Вован, не потерявший еще надежду удивить эту непростую девчонку заковыристым морским словечком.
Марина отвернулась, быстро написала на бумажке «Море» и бойко отрапортовала:
— К каботажу готова!
Ребята переглянулись. «Даже не перепутала каботаж с саботажем».
«Один — ноль в пользу поэтессы», — молча сглотнул еще один недолет Даня.
— Так, теперь сворачивай — и в ящик. Вот, правильно, сюда. Готово? Переходи к лиловому краю. Суй в дырку лапу, нет, сначала отвернись, да, так. Бери оттуда, что попадет в руку, — подсказывал Вовик: он важно восседал в любимой позе, опершись на ручки своего хромого кресла «трехколесника», и деловым шмыгом давал бесценные указания. — Сейчас Друзик покумекает и скажет, как жить дальше. Он у нас мудрый.
Марина выудила из коробки накаляканную безумным почерком записку. Развернула, пробежала глазами и засмеялась. Вовик опасно качнулся на стуле:
Полундровцы» терпеливо ждали продолжения. Даже Вадик ослабил «свирепый контроль» над заловленными волонтерами, но те, несмотря на паузу, усердно скрипели карандашами. Только Никита задумчиво мигал фонариком, выуженным неизвестно зачем из недр рюкзака, и листал «Великую книгу афоризмов». Отчеркнул фразу ногтем и положил альбом перед Вовкой.
— Как ты думаешь, НикНик это читал? *»Для воспитания юных умов полезнее всего бесполезное»*.
— Мы же договорились только свои афоризмы вставлять!
Без передёра у классиков, — с неохотой отозвался Вовка: сцена «Едкий + поэтесса» привлекала его сейчас гораздо больше, чем бессмертные изречения.
— Ну да. Вот я и спрашиваю. Может, * погуглишь*, чья?
Легким прикосновением пальцев Никита двигал выложенные перед ним полоски, выбирая ту, которая первой займет сегодня законное место в «Великой книге». Но Вовка, обычно безотказный, только отмахнулся — «Давай потом!» — на авансцене уже разыгрывалось новое действие.
— Ну да, понравилось. Весело. И слова родные, морские. Как дома.
— Погодите, еще же не все! — закричал Вовка. — Видишь третий ящик? — и он ткнул пальцем в яркий торец.
— «ЛД», — прочла Марина. — Разве это что-то новенькое?
— Это главная часть Лилового друзика… А по-правдашнему — «Лист Достижений». Как только ты свою тему сделаешь, так сюда накатаешь типа отчета потомкам.
— Граждане, — вдруг в нетерпении перебила Старостина Марина. — Что означает, в конце концов, этот ваш Друзик? Я такого слова раньше и не слышала никогда, — она обвела глазами ребят.
— Эх ты, жизни не нюхала! — Вовчик вскочил с насиженного места и юрким чертиком запрыгал перед новенькой, азартно размахивая руками. — Это ж каждый карась знает: Друзиком по рынде и на абордаж! — Марина качнула головой: абракадабра какая-то. — А если цунами по курсу или еще какая цусима? Снасти налево, ласты направо!
Вовка вещал так самозабвенно, а ребята, едва сдерживая улыбки, переглядывались так мимолетно, что Марина, стоя посреди всего этого действа, сперва растерялась, но, услышав про «ласты направо», вдруг все поняла.
Суета в редакции вокруг новенькой между тем улеглась: «красильщики» снова взялись за карандаши, Никита лепил бессмертные мысли в Книгу афоризмов, Вовка азартно «гуглил» в Интернете, а Маша… Машка вдруг спохватилась: а что это на подоконнике залежалась ее пухлая папка с рисунками?
Особенные надежды Маня возлагала на Вовика; Старостин, человек без комплексов и стереотипов, запросто может на всю редакцию заверещать: «Глядите здесь!» и «Ой, надо же, оказывается наша Маня, как всегда, на высоте!» Но Вовка выдохся на Друзике, временно выпал в осадок и, как назло, шарил по Сети, воткнувшись в монитор: вылавливал автора афоризма о воспитании юных умов.
— И че молчишь? Давай, показывай! — Никита шустро подскочил, выдернул папку из Машкиных рук, плюхнул ее на стол и потянул за тесемки. — О, народ, да тут картинки. Вован, зацени — твоя ж идея! — «достойный пиар» не заставил себя ждать. Ребята тесным кольцом обступили автора и его, точнее ее, творения.
— Маня, ты рискуешь! — Старпом, протолкнувшись к столу, чуть не придавил Вовика. — Скромность — кратчайший путь к неизвестности!
— Картинки — это наше все! — Вовка вытянул из-под рук Вадима несколько листов с буквами. Снова в редакции поднялся гомон, все нахваливали Машкины работы, а она, довольная и раскрасневшаяся, с удовольствием давала пояснения.
На всех эскизах был изображен Петр, а на заднем плане — то, что символизировало монаршие преобразования: азбука с собственноручно зачеркнутыми буквами (Ритка стояла в стороне, а зря — тема «Царь-корректор» нашла бы свое продолжение), бояре в европейской одежде, поглаживающие выбритые подбородки, школьный класс с деревянными партами, корабль.
И каждый, у кого в голове вспыхивала тема, оставлял там свой след. Рядом с вкинутыми таким образом идеями люди «Полундры» ставили автографы или смайлики (как всегда делал Вовка), или жирные крестики (по примеру Мали). Между тем, идее-запас создавался неслабый — порой из одного учебного года неиспользованные придумки перетекали в другой, а то и дальше.
— Строчка, — Вовка даже голову наклонил к самому уху, разглядывая извивающееся сообщение.
Никита подскочил к монитору:
— Куда?
— Не куда, а где. По странице.
— Какой еще странице? — не оборачиваясь, спросил Вадик.
— По электронной, — пояснил Вова. — Запустили на сайте строчку, она струится и о многом предупреждает. Удобняк. Во бы нам такой информ-ползунок на Многоуважаемый, да, Вадь? [1]
Сдирая со Стенда устаревшую информацию, которая страшно раздражала его своей неопрятной забытостью, Вадик, мельком глянув на предмет Вовкиного восхищения и удостоверившись, что речь идет о так называемой «бегущей строке», пробухтел:
— А по-нормальному, конечно, в лом написать?
— А кто «по-нормальному» увидит? — взлетел на кресле Вовик. — Только ты, и только потому, что сам пришпандорил. Прикинь, проходит некий чел мимо Многоуважаемого, вдруг — бэмц, панель: «Внимание, внимание! Срочно сдайся в номер». Не, сто пудов: надо Пусякина подзарядить, пусть изобретет такое.
— «Ползут буквы по экрану, ползут, улыбаются…» — запел Вован голосом Витаса. — Что плохого-то?
— Ага. «Так у нас в российских весях психика ломается», — сплюнул в сердцах Вадим. — Кто бы знал, как я ненавижу эти мелькалки!
— А я наоборот. Обожаю, — беззлобно объявил Вовик.
Не в порядке спора, а с обычным добродушием он противоречил своему грозному покровителю. В таком состоянии он себе нравился. В этом было что-то умилительное — юный хомячок Вова в роли нападающего на Кинг Конга Вадика.
— Это у тебя, Вован, от примитивной «ненасмотренности», — бросил Старпом, «выдерживая» роль большого и сердитого. И перешел к последнему крылу Стенда. — Думаешь, чем больше эффектов и завитушек, тем больше красоты?
Вадик как раз проходил мимо Вовика — тот, вытянув шею, смешно занес лапки над клавиатурой. Из окна рванул солнечный луч, Вовик вздрогнул, и началось восхитительное соло на клавиатуре. А Старпом, словно молодой бог в световом нимбе, все двигался с книгой в руках к Никите.
Если принять во внимание всякие штуки, свисающие с потолка (их миссия, напомним, бить по голове всякого, кто перемещался по редакции) и бесподобную, как мы сказали выше, позу Вадика, то Никите почему-то пришло в голову, что к нему сходит некое подобие молодого Прометея (хотя для этого всепогодного образа, кому-то и вовсе неведомого, нет более странного сравнения, чем отрок с книгой в руке, стоящий в луче солнца).
Несколько секунд Никита, как зачарованный, смотрел на силуэт, пронзенный яркой вспышкой. Все это продолжалось не более 30 секунд. Потом Вовик чихнул — и разбил волшебство. Дубровский поднял голову и сделал шаг вперед. Нимб исчез. Когда чуть позже Никите снова захотелось взглянуть на свечение вокруг головы Дубровского, солнцетворение уже кончилось.
Вовка, ковыряя в носу, одним пальцем с невероятной скоростью набивал какой-то текст, Маша зависла над сумкой, Даник — тот вообще стоял спиной к народу, лицом к окну, в своих вечных наушниках. Никита перехватил у экс-Прометея томик и откашлялся:
— …Как молотком стучит в ушах упрек, и все тошнит, и голова кружится… — завел монотонным голосом Никита. — Да, это про меня. И тошнит, и крý жится, и молоточки в ушах клацают. Устал я от русиша, мочи нет.
— Не «крý жится», а «кружú тся», — откорректировал Вадик.
Звонок с последнего урока еще не умолк, и пока вся школа, торопясь, складывала портфели и сумки, двигала стульями, стирала с доски, Вовка и Никита уже отправились за водой для чаепития, которое случалось в редакции всякий раз, когда там оказывалось больше одного человека. Мимо неровным строем повели на обед малышей из продленки. Вовка проводил их внимательным взглядом.
— Про «сталкеров» и гипотезёров, мы, конечно, мощно придумали, только вот им, которые сейчас в столовке тарелками гремят, — показал он носом вниз, туда, где, по его расчетам, помещалась столовая, — это как зайцу пропеллер.
— Так что ж нам теперь, на «мелочь» ориентироваться?
— Но со счетов их сбрасывать нельзя! — неровная струйка лениво заполняла чайник. Вовка сделал вид, что сосредоточенно следит за ней. Он не хотел показать Малевичу, что почти обиделся. Повисла пауза.
— И что ты предлагаешь? — прервал молчание Никита. Он знал Старостина как облупленного: Вован не злопамятный, но обидчивый. — Хватит симулировать глухоту и недоразвитость! Говори, когда тебя спрашивают. Что замыслил?
— Ну, пояснения какие-нибудь, страничку малышовую. Или лучше детскую энциклопедию эпохи! — тоном «так и быть» ответил Вова. — Написанную простым детским языком, без заумностей.
***
Погрузившись в невеселые мысли, Даня не сразу увидел Вовку и Никиту, которые возвратились в редакцию. Маля что-то жарко доказывал другу, расплескивая воду из чайника и разве только не размахивая им над головой:
— Если тебе придется выбирать между правдой и другом, кого ты выберешь? — кипятился Никита.
— Николай Николаевич! Послушайте, что Вовка для Спецвыпуска изобрел, — он развернулся к Кругловскому столу, надеясь увидеть на законном месте Капитана.
— Сегодня я за него! — Даник вальяжно откинулся в кресле, сложил руки на груди. — Докладывайте. Я весь внимание.
Никита, приняв игру, ухватил Вову за локоть и вписал его, как заглавную букву, вперед, перед «начальством»…
— Вованина идея (он еле выговорил — «вованинаидея») — азбука Петровской эпохи! Он хочет, чтобы всем понятно было, о чем звук. Даже первоклашкам!
— Ты сам-то с какого класса историю изучаешь? — все обернулись к дверям.
***
— Ну да, я забыл: тебе же вместо погремушек учебник истории подарили! — рассердился Вовка и стал похож на взъерошенного воробья.
— Да не дуйся ты. Давай, выкладывай свои находки, — хлопнул юнгу по плечу бывалый матрос «Полундры».
***
Вовка всегда громко грыз сахар, Маша, словно Кустодиевская купчиха, потягивала чай из блюдца, позируя своему отражению на стальной поверхности, а Вадик, вечно не выспавшийся из-за многочисленных занятий и курсов, пил только кофе, распространяя волшебный аромат по всему этажу.
— По местам стоять! В смысле, все сели! Вещай, старик! — «ВРИО» НикНика (временно исполняющий обязанности) дал отмашку Вовке.
— Значит, так, — начал Вова, пригладив свой ежик. — Я тут думал-думал и понял: энциклопедия, словарь — это как-то тухло, а вот азбука эпохи — очень даже…
— Вкусно, — подкинул Никита.
— Яркие картинки, слов поменьше. В общем, как Вадя наш агитирует, без лишних сущностей. Это у нас будет фоторобот в кавычках.
***
— А если книжку-малышку? Вкладыш такой! Складываешь, разрезаешь, сшиваешь, — Вовка поколдовал над листочками с объяснительными, которые сдавали в редакцию учителя, — и красота! Вот она, наглядность!
— Азбука, я так понимаю, по алфавиту должна быть? — спросил «Николай Николаевич», выдергивая себя из истории с запиской.
Гордый похвалой Вовчик снова «полюбил» Старпома. А тот не преминул воспользоваться случаем и блеснуть эрудицией. Зря, что ли, он ходит к репетитору по истории?
— До Петра счет часов совпадал с природными ритмами. Даже циферблат делился не на 12 частей, а на 17.
— А я, между прочим, не просто так тут сижу — у меня тоже кое-какие идеи нарисовались, — громким голосом объявила о себе Маня и постучала кулачком по своей заветной папке.
— Манюня, ты хоть поняла, что Вован замутил?
— Азбуку реформ.
— Правда, она у нас пока в проекте, но идея апупенная! — развернулся к ней Никита, который справедливо полагал, что сегодня сделал для друга и его проекта все, что мог. — Это будут 33 страницы, на все буквы алфавита. И статьи мы напишем по-простому, детским языком. Главное, эти реформы найти. Я в них — ни бум-бум. Поэтому надо делиться. Кто-то пусть про реформы нароет, а кто-то идеи будет выдвигать. Или задвигать.
***
— Как это — босые бояре? — встрепенулся Вовка. — Петр их не только побрил, но еще и разул?
— Да нет же! Просто обритые по указу Государя вельможи говорили, что лица у них стали босые, — засмеялась Маша.
— Книжку-малышку нам сварганишь? — Вовик нырнул под стол, куда свалился экспериментальный макет из объяснительных.
— Так, что ли? — спросила Маша, быстро вырезав ножницами нужный формат листа на манер Вовкиного талмудика.
Воспользовавшись тем, что место у капитанского компьютера освободилось, Вовка рухнул в редакторское кресло. Ему не терпелось заняться воплощением своей идеи.
Только Вовка, по уши погруженный в свою идею и потому мало что вокруг себя замечающий, продолжал сражаться с клавиатурой.
Никита, лишь бы не навеять воспоминания про свое «пиротехническое» прошлое, пробормотал: «Пойду, водичечки свеженькой налью» — и ретировался из редакции, прихватив наполненный до краев только что закипевший чайник.
— Сейчас время другое, — он деликатно взял Титаника под руку и повел в другую сторону, к Вовику, который, войдя в раж, выдавал очередное «стакатто». — Вы же понимаете, без техники никуда.
— Ну да, ну да, конечно, — рассеянно кивала Пароходова.
— Взгляните, Вера Кирилловна. Вот он — макет «Полундры». Шапка, колонтитулы, стили. Только заполнить! Вовчик, изобрази! — Старпом так тряхнул креслом, что Володькины пальцы в момент выдали лихое «аллегро», а сам виртуоз чуть не втюхался носом в стол.
Он ловко менял стили текста, заполняя ровненькие колонки, уменьшал или увеличивал масштаб, двигал и переворачивал картинки. Биологичка ахала.
Верочка Кирилловна накануне записалась на курсы начинающих пользователей, и то, как Вовик управлялся с фигурами, привело ее в искренний восторг. Она почувствовала «конкурентное преимущество» человека, умеющего работать с техникой.
Все слова были сказаны, все ревнивые взгляды брошены. Все давно повесили свои золотые якорьки на Вовкину идею с азбукой и, проорав неровным хором любимую песню про «Полундру», благополучно завершали дела, — только Носова, подобно одинокому миноносцу, петляла по редакции, соединяла причины со следствиями и пыталась «наколдовать» появление спецкора.
Вовка, неспешно сверяясь с каким-то листком, подсказывал ей, а Вадик клеил стикеры на Многоуважаемый, сортируя их в алфавитном порядке. Время от времени он поднимал глаза к потолку и что-то шептал: ни к чему «мелким» знать, что Старпом не слишком силен в букворасположении.
Глава 24. Допрос с пристрастием, или Пробил час злого следователя
— Слышь, Носова, а что там у тебя за красные глазики? — ткнул белым от мела пальцем в один из документов Вовка. Задавать вопросы было его специальностью, и этому не мог помешать даже процесс мело-очищения.
Ритуля чуть скосилась на Леху. Тот отвернул шею от ее листков.
— Ой, Вова. Не обращай внимания. Это я букву «Р» исследую. Николай Николаевич, помните? Вы поручали…
От неведомого понятийного аппарата у Вовика зачесалось в ухе, потом он на время впал в терминологический ступор и замер, упершись взглядом в текст.
— Засечки? А что ими засекают?
— Не сечешь? — скаламбурил Даниил. — За это тебя надо высечь.
— Засечки, Вовуша, это такие то-о-о-нкие черточки на концах букв. Ученые выяснили, что с ними шрифты читаются легче, потому что засечки помогают буквам не сливаться друг с другом. В общем, запомни: с ними читать легче, — отчеканила предусмотрительная Ритуля. Не зря она эту фразу все утро репетировала.
И с ожиданием уставилась на Старостина: мол, что скажешь?
Но Вовка уже намеревался закончить расспросы: его порядком утомила носовская заумщина.
— Так. Гляди сюда! — выложила Ритуля перед Вовкой, который чуть не задохнулся от прилива чувств, «Геометрию славянского землемерия». — Знаешь, что это такое?
— Нет!
— Первая книга, набранная новым петровским шрифтом! Март 1708!
— И чего теперь? — нахохлился Вовка.
— Откуда взялась эта уродливая бескозырка в букве «Р»?
— Носова. Ты перезанималась? Какая бескозырка? — на Вовку было страшно смотреть: мало того, что попытки привести себя в порядок практически ни к чему не привели, так еще эта «колбаса» продолжала давить его своим интеллектом.
— Смотри на картинку!
— Ну, смотрю, дальше что? — неохотно среагировал Вовик.
— А то, что только по одной только «Р» из нового гражданского шрифта можно понять, что делали его люди, которые вообще наплевали на русскую каллиграфию, не оставив буквам никакой красоты. Короче — дилетанты!
Тонкий психологический расчет состоял в том, что Звонарь (если реформа действительно играет свою роль в этом смутном деле) должен среагировать на «дилетантов». Но, как назло, в этот момент Вовка встал ровно между Лехой и Ритой, сузив обзор и скрыв от глаз Ритконосика реакцию главного фигуранта.
— Ну да. Логика — ее «сила», — поддержал его Леха и собрался выдвинуться к компьютеру, возле которого чистил крылья Вовик.
Ура! Один: ноль! Звонарев прорезался! Вспомогательная цель начала сбываться!
— Зато аргументы — моя «слабость»! Смотри! — Ритка всеми силами старалась завлечь Вову обратно в разговор, но так, чтобы вовлекся в первую очередь Звонарев. На Даника она не рассчитывала, знала его переменчивый нрав. — Вот, Вова, первая книга, набранная гражданским шрифтом, — еще раз помахала она «Геометрией». — Погляди на «Р»! А это, Вова, подправленный гражданский шрифт, где «Р» уже без бескозырки! Срезали ее!
— Носова, ты че хочешь?
— Ну как ты не понимаешь. Вова! Это же важно!
— А я при чем? Ты меня уже достала своими бескозырками — от баранок дырками!
Но Носова, к удивлению общественности, даже не заметила этот выпад. Вступишь с Едким в перепалку — потеряешь Звонаря. Тему надо двигать, а не на глупости реагировать. Для этого Вовик, который задает кучу вопросов, — самый подходящий вариант.
— Вова! — на этих словах тот, к кому обращалась Рита, вздрогнул и качнулся. — Ты никогда не думал, почему наша кириллическая Рэ копирует их латинскую Пэ? Хотя это совершенно разные звуки!
***
— Тю. Опять засечки! Опять «Р» с хвостом! — выдавил Вовик. — Она маньяк! — и выскочил за дверь, как будто убегал от чумы.
— Бескозырка? — зааплодировал Даник. — Теперь, наконец, понятно, да, Вовенька? Засечки — это и есть бескозырка. Все сказала, Носова?
Вовка, вновь попавший в эпицентр битвы, в ужасе обхватил себя руками.
— Не все! Ты только послушай, Вова, какая удивительная вещь! — делая вид, что плевать ей с высокой колокольни на Едкого, продолжила Ритка. — В том же 1708 году шрифт был подправлен, и бескозырку у «Р» убрали!
— Достали вы меня: в бескозырке, в шляпе, в панаме! — попытался вырваться Вовка. Он уже устал от слов, смысл которых понимал плохо.
— Носова — психооккупант! — упал на стол Вовка.— Рита, — Вадик устал ждать выводов и оседлал стул. — Объясни, какие улики-засечки ты имеешь в виду? Ты всех запутала.
— Называется «Не знаю, что говорить, но не могу молчать», — съехидничал Даник, бросив украдкой взгляд в сторону двери («Маринку высматривает», — мельком подумала Ритка).
Хотя слово «улика» выпало из нее случайно, именно оно и спасло положение. Звонарев уже переключился на Вовкин свитер, еще минута — и наша следопытка потеряла бы все набранные баллы, но при слове «улика» Леха мгновенно глянул на Носову, на свою доску, а потом очень выразительно — на Круглова.
— Почему «нечего»? Очень даже есть чего, — медленно повернулась она к Звонареву и грустно посмотрела на него, словно сигналя о своем одиночестве, о том, что ее тут никто не понимает и не поймет: вон — Машка позирует для своего отражения в зеркале, Вовик все мурыжит свой свитер, девичий ряд снова завял, и Маля притих, и никому здесь не нужны ни она, ни ее выстраданное знание. Она все грустнела и грустнела… Нет более сильного оружия против мужчины, чем грусть, причиненная им женщине. И Звонарь дрогнул…
— Если в двух словах, — очень тихо сказала Ритуля, — то не исключено, что «Р» — это свидетель.
— Свидетель чего? — спросил Леха.
— Того, что случилось с кириллицей «благодаря» безграмотным реформам.
Честно говоря, она так устала, что была готова к любому раскладу, лишь бы наступила хоть какая-то определенность.
— И чего это они безграмотные? Вадик сказал, что Петр молодец был, что повыбрасывал кракозябры из азбуки, — пробурчал Вовка, порядком утомившийся от Ритулиных бумерангов.
— Сам ты кракозябр в штанах, — встал Леха.— То, что твой Петр грохнул нашу кириллицу, привело к необратимым последствиям, — и отошел вглубь комнаты. — К «Р» это отношение не имеет, — чуть подумав, добавил он.
— Имеет! — твердо сказала Ритка. И еще раз повторила: — Имеет!
В кабинете запахло интригой. Когда люди чувствуют ее появление, мысли их мгновенно перенастраиваются. Несколько слов, брошенных Лехой, его выпад против Вовки подействовали на ребят, как лимонная кислота на соду. Звонарь с Ритконосиком в одной упряжке? Это что-то новенькое!
Вовка неспокойно раскачивался на краешке стула, дожидаясь тишины.
— Да это не просто реформа, а прорыв настоящий в книгопечатании! Смотрите, что в Википедии пишут! Скажете, зря?
Вовка был горд: он, наконец, нарыл информацию, которая, как ему казалось, была не хуже Ритиной. Однако так думал только он. Ребята практически его не слушали, и все, даже Звонарев, смотрели не на него, а на эту деловую колбасу Носову.
Ритуля обронила: «Благодаря безграмотным реформам». Вован взвился, Вадик возмутился, кто-то захмыкал. А Звонарев поддержал: «То, что твой Петр грохнул нашу кириллицу, — рявкнул он на Вовика, — привело к необратимым последствиям».
— Во-первых, не кто-то, а царь. Во-вторых, не одним росчерком. Не надо передергивать. Этот процесс шел несколько лет. В-третьих, я только хочу сказать, — не сдавался Вадик, за хребтом которого стояли горы конспектов и зачетов, — что после реформы, и это хорошо видно по скаченным Вованом образцам, наш алфавит стал совершеннее.
— И тут красные глазики! — воскликнул Вовка, подкатив к Носовой. — Только не говорите мне, что это опять бескозырки. Вторую психооккупацию я не вынесу.
. 
обро, и на мгновение место, в котором оказалась наша троица, осветилось. Они переступили порог и обнаружили себя в маленькой прихожей. В свете вспышки поодаль прорисовалась еще одна дверь, покрупнее, а за ней новая — большая, массивная, с каким-то очередным рельефом…